Александр Никонов, Акоп Назаретян — Убить обезьяну

Культурки поднабраться…

— От чего зависит, выживает цивилизация или погибает?

— В культурной антропологии разрабатывается так называемая гипотеза техно-гуманитарного баланса. Она гласит, что чем выше мощь боевых и производственных орудий, тем более совершенные средства внутренней регуляции необходимы для сохранения социума. Если технологический потенциал общества превышает регуляторные механизмы, возникает синдром хомо прекрисимос, начинается период эйфории, и затем следует неизбежное болезненное обрушение, кризис. Большинство цивилизаций на Земле погибли не из-за внешних причин, типа изменения климата, падения метеоритов, извержения вулканов и так далее. Они погубили сами себя, подрывая природные и организационные основы своего существования. Техно-гуманитарный баланс — ключевой закон отбора социумов на жизнеспособность…

— А чем подтверждается справедливость этой гипотезы?

— Прежде всего, конечно, конкретными историческими фактами. А ещё — специальными расчётами. Например, на протяжении всей истории убойная сила оружия последовательно возрастала. И вместе с тем возрастала плотность населения. А рост плотности у всех животных обычно повышает уровень агрессивности. Казалось бы, по всему выходит, что должен неизмеримо расти процент жертв в войнах и конфликтах. Но расчёты показывают, что процент жертв насилия от общей численности населения не только не рос, но и, в общей тенденции, снижался. За исключением некоторых всплесков — в позднем Средневековье, в начале железного века… Но за всплеском следовали спад и балансировка.

Причём нужно различать военные и мирные жертвы. Процент военных жертв из века в век приблизительно одинаков. В XX веке во всех войнах, вместе взятых (включая в это число гражданское население, погибшее от сопутствующих эпидемий и голода), погибли от 110 до 140 миллионов человек. А жили в трёх поколениях XX века — 10,5 миллиарда человек. То есть погибли менее полутора процентов. Абсолютное число погибших чудовищно, беспримерно. Но по относительным показателям наше родное столетие уступает большинству предыдущих.

Судя по всему, исторически сокращался и процент жертв бытового насилия. XX век — едва ли не первый век, когда в быту люди убивали друг друга меньше, чем в войнах. Есть и целый ряд других оснований назвать его первым в истории веком состоявшегося гуманизма. Я излагаю эти основания в книге и пытаюсь объяснить, почему преобладает противоположное впечатление — “кровавый, страшный век”. Срабатывают психологические эффекты, аберрации.

Вопреки сетованиям философов, люди всё-таки учатся на опыте истории. Только благодаря этому мы до сих пор живы, а наше общее число на пять порядков превосходит число диких животных, сравнимых с человеком по величине и типу питания.

— А может быть, это не мораль совершенствуется, а полицейские механизмы?

— Я использую более общее понятие — “механизмы регуляции”. Мораль среди них далеко не последний.

— А можно как-то просчитать устойчивость общества в цифрах?

— Мы сейчас работаем с математиками над формализацией модели, чтобы она выдавала “цифры”. В книге обсуждается ряд параметров, которые нужно учесть. Пока ясно, что в числителе будет обобщённая характеристика регуляторных механизмов, а в знаменателе — уровень технологий. Если “сила” (технологический потенциал) превышает коллективную “мудрость”, общество гибнет, саморазрушается. Когда же, напротив, “мудрость” превышает “силу”, наступает сверхустойчивость, застой, и со временем это тоже грозит неприятностями. История — суровая учительница со своеобразными вкусами. Она терпеть не может двоечников, но не жалует и отличников. Материал истории — троечники. История делается народами умеренно несчастными.