Детский сад

III Туалет

Детский сад был небольшой. Двухэтажное симметричное здание, выкрашенное в жёлтый цвет, стояло «спиной» к приходящим к нему людям. Фасад здания с парадным входом смотрел в глухую часть двора, откуда не было выхода никуда. Задняя же часть, которая и встречала гостей, имела два входа в крыльях здания, левый из которых использовался как основной. Открыв невысокие двери, попадаешь сначала под лестницу, ведущую на второй этаж, а потом в коридор, который проходит через всё здание. В середине коридора — вестибюль. Это именно он должен был встречать тех, кто заходил бы в здание через парадный вход. Но его использовали только для того, чтобы выходить на прогулку в глухую часть двора.

В детском саду было 4 группы: младшая, средняя, старшая и подготовительная. Все дети знали, что группой называется не только 20 человек детей одного возраста, но и помещение, отведённое им для еды и сидения в два ряда. Когда малыш попадает в детский сад в 3 года, его берут в младшую группу. Через год он переходит в среднюю группу. Переход этот в прямом смысле осуществляется всеми детьми, их родителями, воспитателями и нянечкой: носятся вещи, принадлежащие воспитателям, посуда, поделки, книжки, игрушки… Всё, кроме мебели.

Каждая группа (помещение) имела рядом с собой спальню. Но было одно исключение: место спальни для средней группы занимала раздевалка трёх групп: средней, старшей и подготовительной. Малыши, поскольку они были уж слишком маленькие, раздевались в коридоре возле своей группы. У них и шкафчики были меньше, и старших больших детей рядом не было. Спальня же средней группы находилась на втором этаже над вестибюлем. Для того, чтобы детям из группы попасть в спальню, нужно было выйти в коридор, подняться по лестнице на второй этаж (благо лестница, которая как раз нависала над входной дверью, была прямо напротив двери в группу), зайти в актовый зал, а из него уже попасть в спальню.

На первом этаже садика были младшая группа со своей спальней, средняя группа с общей раздевалкой, вестибюль с двумя боковыми комнатками: врача и директора, и кухня. Большую часть второго этажа занимал актовый зал и спальня средней группы, а в боковых крыльях находились старшая и подготовительная группы со своими спальнями.

Маленькому Артёмке здание детского сада казалось огромным, необъятным, непознаваемым. Помещение группы, где большую часть времени находился он вместе с другими детьми, тоже воспринималось им как большое настолько, что в нём было неуютно. Но если не оглядывать его целиком, а разместившись вместе с другими детьми на стульчиках, поставленных в 2 ряда лицом друг к другу, сидеть, разговаривать (негромко), ощущать плечами плечи других детей или боковину шкафа, если сидишь с краю, то может создаться иллюзия небольшого уютного помещения.

Воспитательница объявила, что все должны идти в туалет и добавила, что если кто-то захочет, то должен будет сказать об этом, и если она разрешит, то можно будет туда сходить.

Туалет состоял из двух комнат. В первой было 4 раковины и шкафчики вдоль стенки, на которых были нарисованы картинки. Каждому ребёнку было показано, какая картинка для него, чтобы легче было запомнить свой шкафчик. В нём висело полотенце, и можно было положить зубную щётку и пасту. Вторая комната, собственно и была туалетом. Три унитаза, обложенные кирпичом и плиткой и вмурованные в подиум, возвышающийся над уровнем пола на 2 ступеньки, были отгорожены кирпичными перегородками, также облицованными голубой плиткой. Из перегородок торчали железные скобы, за которые можно было держаться во время приседания над унитазом. Для мальчиков, чтобы они не занимали унитазы и давали спокойно справить нужду девочкам, здесь же стояло чёрное железное ведро.

Мальчишки, толкаясь, окружали ведро и журчали туда, наполняя его общим содержимым. Девочки же в это время тактично выстраивались в 3 очереди к унитазам. Артём, зная свою неспособность точно прицелиться с первого раза, ждал, пока у ведра не будет посетителей, и только после этого справлял свою нужду. Именно поэтому он всегда покидал туалет последним.

После туалета и помытых рук группа села за обед. На второе принесли баклажаны. Артём не знал, что это баклажаны. Мама никогда не готовила их. И он понял, почему. Они были очень нехорошими: невкусная кисло-горькая мякоть и чёрная жёсткая корка, которую невозможно разжевать. Артём силился, заставлял себя, но смог съесть только два маленьких кусочка.

— Я хочу какать! — сказал он воспитательнице, кушавшей то же самое, что и все, но, почему-то с удовольствием на лице, где-то в сторонке.

Удовольствие на лице воспитательницы исчезло. Она бросила гневный взгляд на всю группу, пытаясь понять, кто это такой своевременный.

— Кто это сказал? Подними руку.

Артём поднял.

— Послушай, Артюша, — начала воспитательница, утрированно смягчив тон, но продолжая показывать своё недовольство, — так не нужно говорить. Если ты захотел что-то, то подними руку и скажи: «Можно в туалет?», — и тогда пойдёшь.

Артём запомнил эту формулировку. Он пользовался ей вплоть до 7 лет, пока не пошёл в первый класс. Там его опять переучили:

— Никому не интересно, куда ты идёшь. Нужно говорить: «Можно выйти?».

Туалет, когда в нём не было никого, был совсем другим, не таким враждебным. Артём поднялся по ступенькам, стянул колготки и трусы и присел над белой ямой вмурованного унитаза. Рукой он крепко держался за ржавую скобу, торчавшую из голубого кафеля перегородки. Его пальцы побелели от напряжения. Было страшно поскользнуться или покачнуться и упасть внутрь, в унитаз.

Артём не видел раньше унитазов. Дома туалет был во дворе. Нужно было пройти через весь двор, чтобы попасть в кирпичный домик с тяжёлой не плотно закрывающейся деревянной дверью. Там была глубокая чёрная яма. Мама запрещала Артёмке даже близко подходить к этому домику, когда он играл во дворе, чтобы не свалиться туда. Поэтому дома Тёма ходил на горшок, который мама потом выносила в туалет во двор. И попу ему, трёхлетнему, мама вытирала сама ваткой, чтобы было чисто.

Закончив своё дело, Артём взял кусок газеты, торчавшей из тканевого мешочка, и как-то вытерся ею. Через некоторое время у него начало там болеть. Но сказать об этом он никому не мог. Только дома он пожаловался маме, что у него в попе колет. Она поахала, повздыхала, вытирая ему мокрой ваткой остатки кала, и помазала детским кремом, от которого поначалу начало ещё больше щипать, но потом всё прошло.

Когда Артём вышел из туалета, на столах уже стояли стаканы с компотом. Тарелку с баклажанами убрали, что подняло настроение Тёмы. Он глотнул компот и начал смотреть по сторонам. А в это время воспитательница подошла к портрету, висящему в рамке за стеклом на стене и начала расчёсываться, разглядывая своё отражение в стекле.

— Не нужно расчёсываться перед портретом Ленина! — перекричав чмокающий и хлюпающий шум кушающих детей, произнёс Артём.

Мальчик знал, кто такой Ленин. Виктория Ивановна была членом партии. Имя Ленина часто звучало дома и в разговорах, и по радио. Видя портреты одного и того же человека повсюду, любопытный Тёма интересовался, кто это такой и почему его портреты везде висят. Мама рассказывала ему, и он гордился тем, что его мама принадлежит к партии, которая знает, что надо делать, чтобы людям жилось хорошо.

Однажды у мамы на работе одна женщина сказала:

— Ой какой кудрявый мальчик, как Ленин в детстве. Ты, когда вырастешь, наверное, Ленина заменишь…

— А Брежнева не заменю? — спросил Артём, понимая, что Ленина заменять бесполезно, он ведь давно умер, а Брежнев — это актуально.

Женщина растерялась, не зная, что ответить.

Артёма возмутило не кощунство перед вождём, а то, что это просто непорядок: расчёсываться надо перед зеркалом, для того оно и существует. Но воспитательница поняла его иначе. От услышанной фразы её голова втянулась в плечи, и она быстро отошла от портрета. Походив немного и успокоившись, она подошла к серванту продолжила расчёсываться. Артём понял, что бесполезно учить её порядку — она всё равно не пойдёт искать зеркало.

22 декабря 2011 г.