Персональная страница Андрея Якушева
Предисловие
1968 год.
Родился 25 мая в 6:15 утра. Вес 3600, рост 54 см. За месяц набирал по 1 кг до 3-х месяцев, потом по 600 г.
3 ноября.
Артёмка становится с каждым днём интереснее и занятнее в своём поведении, и я решила писать дневник, чтобы не забыть, когда и что он сделал. Эту мысль мне подал Александр. Я ему писала в письмах, что Артёмка делает, и он сказал, что нужно письма сохранить — это интересно. Я не придала значения, а сегодня сидела довязывала зелёную кофту, (тоже чтоб запомнить) уже первый час ночи, всё перебирала в голове, и пришла мысль писать дневник.
Сегодня день особенный. Артёмушка дал знать, что у него есть память и сообразительность. Я его учила вчера и сегодня утром ползать, так он вечером пытался эти движения сам сделать, но у него не получилось. Это я забежала вперёд. Начну по порядку. В 7 часов вечера я его покормила, и он уснул, а через полчаса проснулся. Я сидела на диване, вязала, а он играл рядом. Крутился-крутился — и подкатился мне под руку, и ручонками ухватился за руку. Я ему сказала: «Держись крепче», — и руку потянула вверх, и он поднялся вместе с моей рукой.
Доигрался до того, что обе ручонки засунул в рот и давится: это уже устал, хочет спать и начинает злиться. Я его взяла на руки, а он опять ручонки в рот. «Ну сколько можно, Тёма, нельзя ручки в рот!», — а рукой вынула ручонки изо рта, а он тут же взял, да и мне их в рот. (Это уже даёт сдачу).
В 9 часов вечера стала укладывать спать, а он до того доигрался, что не уснёт. Я чуть повысила голос, сказала: «Спи!», — и хлопнула по попе. Он как обиделся и расплакался! Раньше я его хлопала — он не понимал. Я уже давай заглаживать свою вину — ласкать его; качаю на руках, а он плачет, а ручку мне ко рту тянет. Это говорит о том, что у него уже есть память. Раньше он плакал, а я не знала, почему, так я ему ручку целовала и приговаривала: «Сейчас пройдёт. Ну, легче стало?». Так и сейчас я догадалась, взяла ручку и целовала. И он успокоился и уснул. Привык, значит, чтобы в горькую минуту ручку целовали. Значит, уже есть память и сообразительность.
18 ноября.
Вот уже третий день даю кашку 2 раза в день, молока стало меньше, и ему не хватает. Даю мандаринчик сосать. Сначала плакал, сейчас привыкает. Вчера сажала в подушки. Ему очень понравилось. Сидит, смеётся, по подушке хлопает ручонками, но быстро устаёт сидеть. Уже всё хватает, тянет в рот. Сегодня готовила ему яблочный сок, так он весь дрожал, чтобы ухватиться за что-нибудь. Он сидел у меня на коленях, а я чистила яблоко, а шкорки себе в рот. Так он ко рту тянулся, чтобы отнять у меня. Я ему дала пососать яблоко, так у него ручонки дрожали от усердия, и чтобы я не взяла.
Любит играть с мячом. Положишь его на спинку и дашь мяч, так он обхватит его и ручонками и ножками. Но мяч тяжёл, быстро падает, а у Артёмки силёнок не хватает его поднять.
21 ноября.
Сегодня, наконец, решилась на прививку Артёмке. Поехали в 5 часов вечера. Сделали ему укол в ручку, немного поплакал, а у мамы чуть сердце не остановилось. Велели дать пирамидон. Заехали в аптеку, бегом взяла раствор пирамидона 1%, т.к. Артёмка плакал, на дворе темно, не видно его в коляске. Почему он плачет? Потом уснул. Домой приехали — темно, 6:30 вечера. На ручку сделала компресс с борным спиртом, дала чайную ложечку пирамидона. Он горький, думала не выпьет — нет, выпил и лежит играет. Дала яблоко пососать, так он за мою руку уцепился: не даёт яблоко, понравилось.
Теперь 23 декабря второй укол. Велели обязательно, иначе пропадёт смысл первого.
Ой, чуть не забыла: вес 7800, рост 67 см. За два месяца поправился на 1 кг 200 г. Сказали, очень хорошо, т.к. сейчас они набирают в месяц по 250 — 300 г.
26 ноября.
Артёмка сегодня проявил ещё больше способностей. Кушать захочет — хватается ручонками за грудь и тянет халат. Обоими ручонками обнимает за шею и щёку пососёт немного (поцелует).
Сидел, но неуверенно, держась ручонкой за что-нибудь и качаясь.
23 декабря.
Сегодня сделали вторую прививку. Не плакал. Дала ложечку 1% пирамидона, на ручку компресс. Вес 8400, рост 70 см.
Сидит ещё плохо, боится. Знает названия игрушек. Скажешь: «А где мячик?», — поворачивается, ищет. Потом ручкой постукает по мячу.
Любит купаться, даже плачет, когда вынимаешь из воды. Может хоть час играть в воде.
1969 год.
1 января.
Сегодня Артёмка сам сел, держать за кроватку. Так был рад, смеялся. Радость его нельзя описать на бумаге.
3 января.
Сегодня пришлось опустить дно кроватки, т.к. Тёма пытался встать, но смог стоять только на коленочках, держась за кроватку. Стало опасно: встанет на ножки и окажется на полу.
5 января.
Артёмка пытался встать на ножки, держать за кроватку, но ручки ещё слабые — сорвались, и он упал, ударился головкой о кроватку. Так горько плакал!..
14 января.
Я сегодня не спала всю ночь, не хотелось. Наблюдала сон Тёмушки. Что интересно? Закинул ручки за голову и нашёл соску. Моментально взял обеими ручками, сонный, перевернул её, как нужно и сунул в ротик, а ручки опять закинул за голову. Сонный так кидает ручки во все стороны, что даже больно ударяет по груди (я лежала с ним рядом). Привычка отца кидать свои конечности с шумом.
Уже сам кушает печенье. Сегодня сидел самостоятельно посередине кроватки и играл. Сидел уверенно.
17 января.
Пошла закрывать ставни — оставила Тёмушку в кроватке. Прихожу, свет включаю, а он стоит в кроватке, держась за неё. Я обмерла, боясь, что сейчас не удержусь, ахну, и у него ручки оборвутся, и он упадёт.
23 января.
Сегодня мороз 25°, и мы потащились с Тёмушкой в консультацию за третьим уколом. Но нам не сделали, т.к. вакцину изъяла санэпидстанция, а врач больна. Так что, сходили зря.
Взвесила Артёмку: вес 9 кг, а рост 70 см. Что-то совсем не вырос. Наверное ошиблась, измеряя 23 декабря.
3 февраля.
Сегодня ходила в консультацию с Тёмушкой. Сделали третий укол. Теперь 3 апреля оспу прививать. Рост 173 см. Конечно, я ошиблась 23 января.
Артёмка уже свободно встаёт и садится сам в кроватке, и ходит вкруговую — смотрит, где бы что стащить. Всё из тряпок тянет себе в кровать, а игрушки бросает на пол.
1 марта.
Артёмка заметно вырос, стал больше понимать. Перестал сосать кашу из бутылки, пьёт из стаканчика. Знает название своих игрушек.
18 марта.
Артёмка уже понимает, когда у него что просишь. Скажешь: «Дай маме», — отдаёт и смеётся — радуется, что понял и отдал. Понимает, что обидел, сделал больно. Скажешь: «Поцелуй маму», — обнимает и целует.
20 марта.
Тёмушка пытается стоять самостоятельно. Надела ботиночки и водила по полу — учила ходить. Понимает, и ему нравится стоять на полу, но хочется стоять самостоятельно. Если чего хочет — показывает пальчиком: «У!». Уже что-то говорит осмысленно, только по-своему.
23 марта.
Через 2 дня — 10 месяцев, а зубки ещё не появились. Немного хандрит, или зубки будут, или что-то ещё. Спать еле уложила в час дня, спал сначала беспокойно, потом успокоился. Подошла, посмотрела — перевернулся и спит на животике. Это впервые. Так спокойно спит и ручки рядом с головкой по обе стороны.
28 марта.
Артёмке уже 10 месяцев. Всё понимает, что говоришь. Сам говорит всё по-своему. Комнату осмотрит, что заметит новое — показывает пальчиком и просит объяснение. Любит новые игрушки. Сам играет и придумывает себе игры-занятия. Говорит «мама», «тётя», «дядя», когда захочет. А если просишь сказать, то смеётся, а не говорит. Что не нравится — погрозит пальчиком.
2 апреля.
Тёма уже хорошо говорит «мама». Свободно ходит вокруг дивана и стульев. Сегодня купила ботиночки — ему понравились, т.к. маленькие, по ножке, ходит не заплетается. Вечером зашла соседка. Я ей показала ботиночки, и она взяла в руки один. Тёмка закричал на неё: «Э-э-э», — и пальцем потряс, чтобы она не брала. Уже разбирается, что его, а что нет.
3 апреля.
Сегодня были у врача. Сделали Артёмке оспу. Вес 10 кг, рост 75 см приблизительно, т.к. сломался ростомер. Как привьётся оспа, как он отреагирует на это? Сильно будет температурить?
5 апреля.
Оспа ещё не даёт признаков. Вчера и сегодня гуляли с Тёмочкой в коляске сидя. Ему очень понравилось, т.к. всё видит и всё что-то хочет сказать, всё что-то спрашивает глазами и: «У-у». Особенно внимательно рассматривает детей. Улыбается, когда кто-то обращает на него внимание.
7 апреля.
Вчера одна оспочка начала нарывать, вторую не видно. Сегодня Тёмушка начинает капризничать. Температуры ещё нет, но он уже не такой резвый. Стараюсь быть больше на воздухе. Сегодня 2 раза спал на воздухе по 2 часа.
8 апреля.
Артёмка придумывает игры, стараясь вовлекать меня. Прячет игрушки, чтобы я обращала внимание. Это уже запомнил мои игры. Прячет глазки под платочек, а потом откроет и говорит: «А».
9 апреля.
Пришли с прогулки. У Тёмушки появилась слизь с кровью, когда пукает. Оспочка уже нарвала. Начинаю волноваться за слизь. Температуры нет.
10 апреля.
Кровь в кале не проходит. Ходили к врачу. Подозревают дизентерию. Пролила много слёз, т.к. всё готово для ясель, а теперь ещё на месяц откладывают. Жить не на что. Что делать? Дали лечение. 14 апреля к врачу и сдавать анализы. Пришла от врача — Тёмушка стал гореть. Измерила температуру — 38,5°. Дала пирамидон — температура спала, а к вечеру опять поднялась. Дала ещё пирамидончик. Завтра суббота, консультация не работает 2 дня. Всё из рук валится. Тёмушка горит, с рук не сходит, да и мне легче, когда он на руках: я чувствую его горячее тельце. Вот так и ходили по комнате. Пою его чаем с лимоном, чтоб в ротике не сохло. Кормить только грудью, но разве хватит ему этого молока? Душа разрывается на части; лучше б я сама болела. Тётка прислала 5 рублей. Немного проживём, а дальше придётся что-то продавать. А что?
18 апреля.
Тёмушка горел 3 дня. Температура до 39°. Две ночи подряд не спала. Сейчас хорошо. Анализы дизентерию не подтвердили. Это дала оспа. Сегодня 15 дней, а оспа ещё не отпала, только прошла краснота и опухоль. Числа 23-24 будет окончательный результат всех анализов и заключение врача — пустят нас в ясли или нет.
Сегодня гуляли с Артёмкой на улице, и я попросила соседку по пути принести кефир. Артёмку я поставила на подоконник и кефир рядом с ним поставила. Отдохнули, я опять взяла Артёмку на руки и пошла с ним, а кефир оставила на окне. Так он мне пальчиком показал на него и закричал: «Э», — что я забыла. Я ему сказала: «Сейчас погуляем, а потом пойдём домой и возьмём бутылочку». Он замолчал, но всё время поглядывал, когда проходили мимо.
Стал любить общество. Когда уходят, то пальцем грозит: «У», — чтоб не уходили. Любит, когда с ним разговаривают. Но ещё не даёт то, что у него просят, прижимает к себе. Надо воспитать ещё доброту.
22 апреля.
Оспочка ещё не отпала. Анализы все хорошие, но в яслях нет мест. Обещают после 5 мая.
Сегодня Артёмка стоял самостоятельно в кроватке, подняв ручки вверх. Но больше не повторял таких номеров. А стоял хорошо, расставив ножки, как большой.
25 апреля.
Сегодня Тёмушке 11 месяцев. Заметно взрослеет. Всё понимает, что говоришь. Стал хмуриться, если что не понравится или не захочет с кем разговаривать (вернее, чтоб с ним разговаривали). Любит гулять. Всегда недоволен, когда уходишь с улицы.
28 апреля.
Вчера отпала оспа, но ямочка ещё мокрая. Прижгла зелёнкой. Сегодня думаю искупать, а то не купала 26 дней. С Артёмкой уже невозможно стало ездить в коляске, боюсь упадёт, т.к. сидеть уже не хочет, тянется через борт то за машиной, то за детьми, то ещё за чем-нибудь. Всех прохожих задевает — кричит: «Эй», — и ручку тянет с вытянутым пальчиком. Если кто обратит внимание и заговорит — улыбается.
21 мая.
Артёмке скоро год. Долго не писала, т.к. всё болел. Вторая корочка от оспы отпала только 13 мая. Где-то простыл, кашлял, и с одной половины носа течёт. Кашель прошёл, а с носа течёт. Сегодня ходили в ясли, но не приняли — нет анализов. Завтра будут готовы анализы, 23 пойдём в ясли снова.
Как-то он будет привыкать без мамы. Всё уже понимает. Пытается повторять: «Га-га-га», — (это «гуси, гуси — га-га-га»), но у него получается «ка-ка». Что не так — кричит и что-то по-своему говорит, а то и ударит. Его по ручкам бью за это. Так он теперь, если что сделает, и скажешь «нельзя», бьёт сам себя по ручке. А то и не успеешь сказать, а только взглянешь, а он уже по ручке бьёт себя. Писять когда просится, а когда и нет. Написяет в ползунки и кричит, показывает ручкой. Сегодня оставила на минутку с соседкой, слышу — кричит «мама». Говорит хорошо уже «мама», «папа», «баба», «дядя», «тётя». «До свидания» — машет ручкой. Спросишь: «Кто сделал?» или «Чьи висят штанишки?», — ручкой постучит себе по груди.
Любит книжки. Листает их туда и обратно. Что понравится — кряхтит и улыбается, а надоест — порвёт. С игрушками играет-играет, а потом как начнёт их кидать во все стороны.
Ходит ещё за ручку.
18 мая прорезался внизу один зубик, как пилочка. Утром застучал об ложку. Все дёсны распухли, болят, но температуры и поноса нет.
Уже стал давать, что попросишь, но тут же заберёт назад. Скажешь: «Артёмка, дай мне сосу», — даст, но тут же отберёт.
Вес 10800, рост 78 см.
23 мая.
Сегодня ходили в ясли. Подняла его в 6 часов. 3 дня буду с ним в яслях. Сегодня были до 12 часов дня. Завтрак и обед был в яслях. Спать не смог там. Ребёнок заплакал и он проснулся и схватился за меня. Спать пришли домой. Не хочет садиться на горшок, кричит, боится. Как будет привыкать? Душа рвётся на части, не могу успокоиться.
24 мая.
Сегодня меняла бельё на койке, а Артёмку поставила к дивану. Он по стенке пришёл ко мне, потом перешёл к своему столику, вытащил из-под него чашку со своим грязным бельём, залез туда ножками и стоит — со столика всё кидает во все стороны. Я его взяла, сняла ботинки и оставила в кроватку, а сама пол начала мыть. Он сначала меня всё ловил за голову, а потом, когда я стала далеко, улёгся поперёк кроватки, попкой прижался к спинке, ноги поднял на спинку и лежит — что-то говорит сам себе и пальчики на ручке перебирает, или с ними разговаривает.
Сегодня купала сидя, т.к. уже не ложится, а голову еле вымыла — не наклоняет её, кричит, боюсь, мыло в глаза попадёт, а поливать чистой водой — захлёбывается, да и боится.
Завтра в 6:15 день рождения, исполняется год. Тяжёл он для меня был. В общем, почти 2 года прошли как сон — тяжелы были, думала, не хватит сил. Всё выдержала ради сына, не согнулась, хоть жизнь была, как пеший путь в бурю против сильного ветра. Только бы сынуля был здоров и не болел.
29 мая.
Сегодня сынуле год и 5 дней. Сделал первые шаги самостоятельно и был так доволен, так радовался, смеялся вместе с мамой.
Стал понимать свои вещи. Возьмёт носочек, найдёт как надевать, положит на пальчики ноги и смотрит, надел или нет. А потом тряхнёт ногой, носок упадёт. Начнёт всё с начала: берёт носок, крутит в руках — ищет, где надевать, а потом опять кладёт на пальчики.
Сегодня второй день в яслях один. Вчера были припухшие веки — сильно плакал. А сегодня, говорят, не плакал; верно или нет — не знаю. Но за то мама целый день плакала, не находила себе места, не могла забыться и в час дня ушла с работы за Артёмкой. Он обрадовался. Сказали, что около часа спал, а когда я пришла, лежал, не спал. Мама, наверное, дольше будет привыкать, чем сынуля.
Взвесила его, когда сдала в ясли. Вес 11300, посмотрим, как будет поправляться. Дома поправился за месяц не менее, чем на 600 г. Уже в 6 часов утра просыпается сам, а то поднимала сонного.
5 июня.
Сегодня Артёмке 1 год и 12 дней.
Застучал о ложку второй зубик внизу. Третий день дома — болеет. Температура 38°, носик заложен и кашляет. Это после четырёхдневного пребывания в яслях. Самостоятельно ходить боится, берёт меня за руку сам и идёт, значит, и ты иди за ним. Возьмёшь его за ползунки сзади, и он идёт, потом отпустишь — он продолжает идти сам, только оглянется на руки мои, чтоб они были над ним.
Сегодня явилось желание самому класть в воду мокрые ползунки. Снимешь и положишь рядом. Он берёт и тянет к кастрюле с водой: «У!». Ботинки берёт и на ножку тянет надевать. Скажешь: «Артёмка, ты больной, нельзя», — поиграет с ними, бросает, а потом берёт и ставит на место — на спинку дивана.
Откроет книжку или возьмёт картинку и требует объяснить, что на ней, а потом сам начнёт по-своему объяснять. А что не хочет, а заставляешь — начнёт ругать по-своему: «Гади-бади». Врач начала его слушать, а он заплакал и начал её ругать. Она ему говорит: «Ты зачем ругаешься?». Он выслушал и опять ругать.
8 июня.
Сегодня у Артёмки с 12 часов температура нормальная. На 15 минут выходили на воздух. Потом ходил по комнате, держась за мою руку. А потом выберет себе объект, бросит мою руку и бежит сам. Когда добежит, оглянется на меня и смеётся — рад своим достижениям. Скоро будет ходить сам. Он очень волнуется, когда ходит, весь холодным потом покрывается, поэтому самостоятельно и не ходит. Остановишь его, успокоишь, а потом скажешь: «Иди тихонько», — идёт увереннее и твёрже на ножках, а то качает, как ветром.
16 июня.
Сегодня Артёмка пошёл сам не боясь ничего. Я сейчас пишу, а он бегает по комнате и что-то бурчит себе под нос — песни что ли поёт. И сегодня стал проситься писять, а то просится только когда гуляем. 9 июля ходили в парикмахерскую, сняли волосы.
Болел он до 17 июня, через два дня заболел снова — стоматит.
Увидел, что я пишу, просился на руки. Взяла. Нарисовала ручку. Не давал, отбирал ручку, поэтому плохо обвела.
Вот только сейчас проходит стоматит. После всех болезней кушает плохо.
Говорит: «мама», «баба», «дядя», «тётя», шапку зовёт «папа», кашу — «кака», собака — «вава», киса — «кис», мяу — «ма». Понимает всё абсолютно.
Больше писать не дал. Отобрал ручку — стал сам писать.
25 июля.
Сегодня Артёмке 1 год 2 месяца. Рост 80 см. Ходит сам. Научился ползать по полу, очень нравится, больше, чем ходить. Ползает под стол туда-сюда, а потом сядет на пол. Я ему велю садиться на подушечку, т.к. пол холодный, так он подушку положит, а сядет рядом — не получается на подушку.
25 августа.
Сегодня Артёмке 1 год 3 месяца. Рост 82,5 см, вес 11,7 кг. Говорит сам всё по-своему. «Кука»: кукла, кружка, ключ. Ударение делает на последний слог: мама, баба, дядя. Зубов всего 2 внизу. Но наверное, режутся: второй день капризничает, не даёт ничего делать.
16 сентября.
Артёмке идёт четвёртый месяц второго года. Режутся 4 зуба вверху. Всё говорит по-своему. Себя зовёт: «Атёка».
25 сентября
Научился понимать и говорить «горячо» — «галя» (с ударением на последний слог). Стала купать, а он кричит: «Галя». Так и пришлось добавить холодной воды.
30 сентября.
Научился понимать «на» и говорить. Даже когда просит чего, тоже говорит «на».
Сейчас играет. В банку положил тряпочки, ложкой мешает. Я спросила: «Что ты варишь, Артёмка?». Отвечает: «Кака», — кашу, значит. А потом ложкой стал кормить куклу, приговаривая: «На, на, кука». А потом посадил куклу на кружку и говорит: «Кука, а-а». Научился говорить, как звать маму, только ещё не уверенно. Отца зовёт «дядя папа», думает, что имя «папа».
1970 год, 25 мая.
Артёмке 2 года. Рост 92 см, вес 12,8 кг. Говорит всё. Зубов 12, размер обуви 20, рубашка 24-26. Знает много стишков. Отца продолжает звать «дядя папа».
I Первое воспоминание
Мальчик стоял, держась за руку мамы. Он лишь изредка погладывал на тётю, с которой разговаривала мама. Его внимание больше привлекали машины, проносившиеся мимо по дороге, да троллейбусы, иногда подкатывавшие к остановке и со звуком, похожим на то, как он умеет громко подбирать слюни, открывавшие и закрывавшие двери. Тётю, беседующую с мамой, он знал. Не так, чтобы знал, как её зовут. Просто видел её часто с мамой, поэтому не рассматривал её долго.
Мама разговаривала долго. Она всегда разговаривала долго. Артёму это не нравилось. Он почти всегда показывал своё недовольство, но, как ему казалось, это никогда не помогало. Мама заканчивала свои разговоры с другими людьми как раз тогда, когда Тёма уже переставал выказывать недовольство, и находил себе занятие, которое бы ему нравилось, и ожидание мамы, болтающей с кем-то, не казалось бы таким мучительным.
Вот и сейчас, как только он начал передразнивать троллейбусы, шумно подбирая слюни, мама попрощалась с тётей, и они пошли. Но пошли не домой. Они завернули за угол, прошли немного и перешагнули порожек железных зелёных ворот. Дальше был длинный проход между домами. Это было похоже на улицу без тротуаров, которая начиналась (или заканчивалась) зелёными воротами с калиткой. По одной стороне этой улицы был забор, за которым через большие щели был виден внутренний двор чьего-то дома. Но калитки в этом заборе не было. По другую сторону улицы была высокая глухая стена старого кирпичного дома. Вдоль забора и стены росли жиденькие кустики. Их не сажали специально, но и не вырубали.
Улица была длинная… или не длинная. С чем можно было сравнить её длину? Если бы Тёма побежал по ней, то он бы смог хорошо разогнаться и даже капельку устать, но только капельку. А вот если бы пробежать от ворот до поворота, которым заканчивается улица, а потом тут же повернуть назад и бежать обратно к воротам, то, возможно, и не добежал бы, остановился, перешёл бы на шаг.
Поворот… А вот за ним открывалась совсем другая картина. Там был большой двор. По обе стороны от дороги были деревья, кусты, а за кустами какие-то деревянные строения, железные качели, скамейки, песочницы. Дорога же спускалась немного вниз и перед большим двухэтажным жёлтым домом поворачивала налево. Мать с сыном зашли в этот дом.
Когда Артём впервые попал в детский сад, он, конечно, ничего этого даже не заметил и не запомнил. Своё первое посещение садика на всю оставшуюся жизнь запомнилось ему лишь одним событием, и именно о нём он рассказал маме, когда она спросила его, понравилось ли ему в садике.
— Нет, — решительно ответил он.
Когда он очутился на прогулке… Именно очутился, потому что всё, что происходило с ним с момента, как мама перестала разговаривать с тётей на улице, до этого события, просто плыло у него перед глазами. Его куда-то водили, раздевали, одевали, сажали, поднимали, говорили, что делать, куда идти. Всё вокруг было настолько новым и необычным, что запомнить это не представлялось возможным. Но потом Артём очутился на прогулке. Это означало, что его оставили в покое, его предоставили самому себе. Он понимал, что далеко он не уйдёт: за ним наблюдали, да и не знал он, куда тут можно идти. И он начал просто ходить, осматривая окрестности.
И вдруг две большие девочки… Они действительно были очень большие. Конечно, не больше, чем мама или другие взрослые. Но маме он доверял, да и взрослые тоже не делали ему ничего плохого. А тут он почувствовал какую-то опасность. Вообще, нельзя было сказать, что Артём раньше никогда не общался с детьми. Конечно же общался. Просто он этого не помнил. Он вообще не думал, что нужно что-то запоминать. Он ничего никогда не запоминал до сегодняшнего дня. А тут жизнь поставила перед ситуацией, бросила в неизвестную среду, которая, как выяснилось, оказалась враждебной, и память заработала. Её просто включили две большие девочки. Включили грубо и беспощадно. Они стали первым воспоминанием в жизни Артёма, которое он запомнил на всю жизнь.
Две большие девочки перегородили ему дорогу. У них в руках было по большому железному обручу. Они что-то говорили, смеялись и не давали Артёму пройти. Он попытался обойти их, но они не дали ему это сделать, шагнув в ту сторону, куда и он. Он повернулся и решил идти в обратном направлении. Тогда они оббежали вокруг него и выставили вперёд кольца, сделав перед мальчиком забор.
Это продолжалось до тех пор, пока Тёма не заплакал. Наверное, его плач был услышан теми, кто за ними наблюдал — взрослыми, потому что девочки отстали. Но он ходил по «участку» (так называлась территория, по которой можно гулять) и периодически поглядывал на этих больших девочек, потому что чувствовал исходящую от них опасность.
Мама, выслушав жалобу на больших девочек с обручами, пожалела сына, но ничего больше не сказала. Она не знала, что в таких случаях нужно говорить: нужно ли рассказать ему, как быть в подобных ситуациях, или же нужно поругать этих девочек, сказав: «Какие нехорошие девочки!», или может что-то ещё. И Артём понял, что мама уже не может ничего сделать с тем, что будет происходить с ним в этом садике. И он также понял, что этот садик он любить не будет.
Выяснив у мамы, что миновать его не получится, что придётся ходить в него 4 года, после чего Артём пойдёт в школу, он сразу заранее полюбил школу и начал её ждать.
«Тётя», с которой мама разговаривала на улице, была её сотрудница, а впоследствии — заведующая. Мама Артёма, Виктория Ивановна, работала фармацевтом в аптеке. Её же сотрудница только что забрала своего сына из этого садика и начала оформлять его в школу. Они стояли на улице и разговаривали. Галина Вениаминовна рассказывала матери Артёма о том, на каких условиях смогут взять её сына в этот садик. А садик был достаточно привлекательным: он был санаторным. А это значило многое: во-первых, в нём можно было оставлять ребёнка на ночь. Детей приводили в понедельник утром, а забирали в субботу в обед. Виктория, конечно, не собиралась оставлять Тёму ночевать, но забирать поздно, когда закончишь не только основную, но и дополнительную работу — это было удобно. Во-вторых, там детям обещали уделять особое внимание — усиленный медицинский уход. Дети в этот садик попадали больные, ослабленные, и в нём должно было быть всё для того, чтобы этих детей поддерживать. Тёма так и не ходил в ясли. Пару раз Вика пыталась его туда устроить, но он сразу заболевал. Эти болезни как-то пошатнули его здоровье. Он легко простужался: достаточно было лёгкого ветерка при не застёгнутой верхней пуговице или не завязанной шапке, как насморк был обеспечен. Сопли практически не проходили. Поэтому такой садик был очень кстати. И, в-третьих, что, наверное, было самым главным аргументом, — садик был бесплатным.
Условием, позволяющим Виктории Ивановне устроить своего сына Артёма в этот особенный садик, было то, что она должна была доставать редкие лекарства для сотрудников детского сада. Раньше это делала для них Галина Вениаминовна, а теперь покидая сад, она привела себе замену — нового поставщика дефицитных лекарств. Она заверяла Вику, что сама будет помогать ей находить нужные лекарства, если та не сможет. У Вики не было выбора.
29 декабря 2009 г.
II Родители
Весть о том, что началась война, Виктория Ивановна, а точнее, семнадцатилетняя Вика услышала сидя на чердаке своего дома. На следующий день, в понедельник, она должна была сдавать последний выпускной экзамен. И чтобы никто не мешал ей готовиться, она забралась туда, где никто её не найдёт.
Планов на будущее было много, но им не суждено было сбыться. Окончив школу, Вика пошла работать. Вся работа тогда так или иначе была связана с фронтом. В их райцентре была организована танковая школа, и Вика устроилась туда учётчицей.
В танковой школе Вика познакомилась с парнем из Украины — Васей. Пока Вася учился, они не расставались, но прошло время обучения, и его отправляли на фронт. Вика к тому времени уже любила его. Она была готова идти за ним хоть на край света…
…И пошла. Сначала на курсы телеграфистов-морзистов, а потом на Второй Белорусский фронт. В том году ей было 19.
Не часто она видела Васю. Случаев, чтобы они оставались наедине, вообще не было. Зато приходилось видеться издали. И это было лучше, чем сидеть в своей деревне во Владимирской области, за тысячи километров от любимого и не знать, как он, что с ним.
Вика ещё до отправки на фронт понимала, что война — это не романтическое путешествие с любимым. Работая в танковой школе, она поняла, что победа — дело не только военных, мужчин, а всех людей, а значит, и её. Но попав в действующую армию, она почувствовала всю тяжесть положения, в котором оказалась. Никто не считался, что она девушка, что ей ещё нет двадцати. И она понимала это и никогда не жалела о своём поступке.
Вика не была на передовой. Их штабная рота находилась в нескольких километрах в тылу. Но тяжесть и страх войны она испытала на себе.
Однажды ночью была сильная бомбёжка. Вика в землянке при свете коптилки (расплющенной гильзы от мелкокалиберной пушки, в которую была налита солярка и вставлен фитиль) сидела и передавала точками и тире донесение. На другом конце провода в штабе дивизии командиры ждали это донесение, а Вика никак не могла справиться с задачей. Азбуку Морзе она знала отлично, но снаряды рвались так близко, что от каждого взрыва её рука переставала слушаться и хаотично дрожала, передавая в штаб дивизии случайный поток знаков. Тут же, брав себя в руки, она посылала код ошибки и начинала передавать снова. Но от нового взрыва она опять вздрагивала и всё повторялось. По параллельной линии ей слали ругательства, думая, что командир поставил на такую ответственную линию неопытного солдата. Но когда узнали, что молодая девушка старается держать себя в руках под беспощадной бомбёжкой, смягчились и даже подбадривали, жалели.
Бомбёжка не прекращалась до утра. А утром, когда Вика вышла вдохнуть свежего воздуха, от представшей перед ней картины её ноги стали ватными. Всё поле, сколько видел глаз, было перерыто воронками от взрывов. А прямо перед входом в землянку торчала воткнутая в землю неразорвавшаяся бомба. На бомбе Вика увидела надпись: «Мы с вами! Немецкие антифашисты». Если б не этот человек, работающий на немецком заводе и не начинивший эту бомбу взрывчатым веществом, от землянки, в которой всю ночь работала над ключом Вика, осталась бы такая же воронка, каких было полно вокруг.
Вика выжила. А вот Васю война не пощадила. Долго Вика не видела любимого, спрашивала о нём, а потом ей сказали, что его танк сгорел. Как Вася вылезал из танка, никто не видел, но и трупа тоже не нашли. Вика какое-то время надеялась, что он спасся, но она и сама понимала, что это невозможно. Вместе с Васей обгорело в этом танке на этой войне и её сердце.
Победа застала Викторию за несколько сотен километров до Берлина. Задолго до этого войска Рокосовского — командующего Вторым Белорусским — были остановлены, чтобы вперёд мог пройти Жуков. Но Война для Вики не закончилась в мае. Их части повернули на север и до сентября они находились в Дании на острове Борнхольм.
После войны надо было как-то устраиваться. Мастерство морзиста было уже не так востребовано, как на фронте, и Вика пошла учиться на фармацевта. В 27 лет она окончила фармацевтическую школу и по распределению была направлена на юг, в Ростов-на-Дону. Вещей собрали не много, погрузили в грузовик, который вёз что-то в Ростов, и Вика отправилась туда, где пройдёт вся её оставшаяся жизнь.
Аптекоуправление приняло молодую сотрудницу на работу, предоставив не только рабочее место с окладом, но и жильё.
Среди частных одноэтажных домов стояло двухэтажное здание с тремя окнами на первом этаже и четырьмя на втором. До революции в этом доме была сенная лавка. На первом этаже торговали сеном, а на втором — жил сам лавочник со своей семьёй. Он заезжал под арку дома и сваливал сено на бок в лавку. После революции лавочника выгнали, а дом отдали в аптечное ведомство, которое, в свою очередь, заселило туда своих работников. Второй этаж, так как он был больше по площади, поделили на 2 квартиры, одну побольше, а другую поменьше. А первый этаж долгое время считали не совсем пригодным для жизни. Туда пустили цыганскую семью (им было всё равно, где жить). Но вот приехала Вика, и её надо было тоже куда-то поселить. К тому времени цыганская семья поредела: осталась пожилая мать со взрослым сыном. Их отгородили перегородкой, и туда же, на первый этаж пустили жить Вику. Это называлось «квартира с частичными удобствами»: была холодная вода. Топилось помещение углём, туалет был во дворе. Тем не менее, Вика считала, что у неё хоромы: сначала длинный и узкий коридор, в котором была раковина и прихожая, потом почти квадратная комната — зал, а из неё выход в маленькую узкую комнату — спальню. Цыганская семья занимала одну комнату, окно из которой выходило во двор. К тому времени сын уже женился и съехал к жене, а стареющая и горбящаяся мать осталась жить в оставленной ей аптекоуправлением коморке.
Зимой Вика топила комнату углём, на этой же печке и готовила. Летом приходилось жечь дорогое электричество — готовить на электроплите. Но скоро сосед сверху — Борис — принёс с работы старую газовую плиту, установил Вике, и та стала покупать газ в баллонах — готовить стало легче.
С личной жизнью у Вики не ладилось. То ли требовательна была слишком, то ли Васю не могла забыть — никого близко к себе не подпускала. До сорока лет она так и прожила одна. Девчонки-подружки всё пытались познакомить её с кем-нибудь, но Вике «кто-нибудь» был не нужен. Около сорока лет она вдруг почувствовала, что ей нужен ребёнок. Это чувство стало постепенно изменять её сознание, влиять на поведение. И она сдалась: в аптекоуправление приходил весёлый щёголь Александр — фотограф. Когда он приходил, начиналась суматоха. Он умел уговорить фотографироваться любого. Шутками, иногда немного скабрезными, он вызывал улыбку даже у самых хмурых. На фотографиях, сделанных им, все всегда выглядели счастливыми. Поддавшись натиску подруг, Вика начала встречаться с Александром.
Александр был младше Вики на 3 года. Когда началась война, он был ребёнком. Чудом спрятавшись в Таганрогских подвалах от отправки в Германию с остальными детьми, он прожил военные годы прячась и выискивая себе пропитание. Иногда приходилось заискивать перед оккупантами, выпрашивать у них еду. У Александра был хороший голос, и он пел немецким солдатам песни, за что те бросали ему хлеб и сало. Жизнь научила его быть гибким, хитрым, всем нравиться, всем угождать. Это помогло ему выжить во время войны, но очень мешало после. Он подворовывал, если видел, что что-то «плохо лежит», врал даже там, где не было в этом никакой необходимости, забывал, кому что соврал, но всегда выкручивался. Любимым его выражением было: «Послушное теля двух маток сосёт».
Виктории Ивановне, к тому времени уже члену Партии, не нравился такой характер Александра. Она говорила ему:
— Александр, выпрямись! Что ты сутулишься? Почему смотришь на людей как будто снизу и сбоку?
И он выпрямлялся. Он любил её, слушался и старался исправляться. Его осанка стала ровной, взгляд был уже не снизу-вверх. Он даже стал казаться выше. Но это всё было лишь внешне. Внутренне он оставался тем же: привычка была сильнее.
Они поженились. Александр переехал жить к Вике. Он уже был женат раньше и имел сына. Но был в разводе. Своего жилья у него не было. Фотография была его хобби. Хоть она и давала какой-то заработок, но его бы не хватило на то, чтобы содержать семью. Александр пошёл работать монтёром в горгаз. Чинил и настраивал газовое оборудование. Делал он это не всегда честно: у одного снимал детали — другому ставил и брал за это дополнительную плату. Ставил детали, купленные с рук у перекупщиков, а брал деньги, как за новые. Каждый раз, когда Вика узнавала это, сильно ругала его. Они ссорились, но всё же жили вместе.
Виктории Ивановне было 43 года, когда у них родился сын Артём. Роды были первые и поздние, поэтому тяжёлые. Вика долго не могла прийти в себя после родов, и через несколько месяцев у неё отнялись ноги. Александр, видя, что всё хозяйство, а главное — уход за больной женой и маленьким ребёнком ляжет теперь на его плечи, принёс с работы путёвку в санаторий и, помахав ею перед лицом жены и сказав, что она «горящая», забрал все деньги из дома и укатил на курорт. Вика ползала от плиты к детской кроватке, поднималась на руках, кое-как становилась на непослушные ноги и очень боялась упасть с Артёмкой на руках. Помогали соседи.
И это испытание Вика вынесла. А с Александром она развелась. Алименты Александр не платил, так как уволился с работы. Большие деньги ему теперь не были нужны, а на собственную жизнь хватало неофициального заработка частного фотографа. А чтобы его не упрекали в том, что он не помогает сыну, он принёс однажды достаточно крупную сумму Вике и взял с неё расписку, что она удовлетворена этим и не претендует на алименты.
Обида на Александра была настолько сильна, что она поначалу даже на порог не пускала его, когда тот приходил повидаться с сыном. Потом, правда, начала пускать: хочешь общаться с сыном — приходи и общайся, уделяй ему внимание. Но все визиты его заканчивались руганью. Александр то ли оправдывался, то ли просил прощения, а Вика никак не могла ему простить. А Артёмка в это время ползал по полу и привязывал отца за ногу к ножке стула, чтобы не уходил.
В какой-то момент они из-за чего-то сильно поругались и мать сказала Артёму, чтобы тот не пускал отца.
— Если придёт и меня дома не будет, не открывай, скажи, что ключа нет.
Так Артём и делал, хотя не понимал, что в этом было плохого, чтобы пустить отца. Она объясняла, что отец лодырь. И что когда Артём вырастет, отец «сядет ему на шею», и сыну придётся его содержать.
Однажды они с матерью поехали в Таганрог гулять: посмотреть море, набережную, памятники, музеи. Артёму тогда было лет 7. И вот, нагулявшись, шли они по улице, упирающейся в старый вокзал. Скоро электричка, на которой они планировали вернуться домой. Вдруг сзади они услышали голос:
— Вика! Вика!
Мать оглянулась. Это был Александр. Он ехал на трамвае и увидел их, идущих по тротуару. Выскочив на остановке, он начал кричать и махать руками, а затем побежал к ним. Вика схватила сына за руку, и они побежали, но не навстречу его отцу, а от него. Артём оглядывался. он видел, что отец сначала бежал за ними, а потом остановился и смотрел им вслед.
Потом, когда через несколько месяцев он пришёл к ним в гости и Вика была дома, они говорили об этом случае. Вика сказала, что они опаздывали на электричку, но Артём знал, что она просто не хотела его видеть. Знал это, но не понимал почему. Но ему и не надо было понимать. Он любил мать и принимал все её решения. Раз она так делает, значит так надо, значит так лучше.
24 июня 2010 г.
III Туалет
Детский сад был небольшой. Двухэтажное симметричное здание, выкрашенное в жёлтый цвет, стояло «спиной» к приходящим к нему людям. Фасад здания с парадным входом смотрел в глухую часть двора, откуда не было выхода никуда. Задняя же часть, которая и встречала гостей, имела два входа в крыльях здания, левый из которых использовался как основной. Открыв невысокие двери, попадаешь сначала под лестницу, ведущую на второй этаж, а потом в коридор, который проходит через всё здание. В середине коридора — вестибюль. Это именно он должен был встречать тех, кто заходил бы в здание через парадный вход. Но его использовали только для того, чтобы выходить на прогулку в глухую часть двора.
В детском саду было 4 группы: младшая, средняя, старшая и подготовительная. Все дети знали, что группой называется не только 20 человек детей одного возраста, но и помещение, отведённое им для еды и сидения в два ряда. Когда малыш попадает в детский сад в 3 года, его берут в младшую группу. Через год он переходит в среднюю группу. Переход этот в прямом смысле осуществляется всеми детьми, их родителями, воспитателями и нянечкой: носятся вещи, принадлежащие воспитателям, посуда, поделки, книжки, игрушки… Всё, кроме мебели.
Каждая группа (помещение) имела рядом с собой спальню. Но было одно исключение: место спальни для средней группы занимала раздевалка трёх групп: средней, старшей и подготовительной. Малыши, поскольку они были уж слишком маленькие, раздевались в коридоре возле своей группы. У них и шкафчики были меньше, и старших больших детей рядом не было. Спальня же средней группы находилась на втором этаже над вестибюлем. Для того, чтобы детям из группы попасть в спальню, нужно было выйти в коридор, подняться по лестнице на второй этаж (благо лестница, которая как раз нависала над входной дверью, была прямо напротив двери в группу), зайти в актовый зал, а из него уже попасть в спальню.
На первом этаже садика были младшая группа со своей спальней, средняя группа с общей раздевалкой, вестибюль с двумя боковыми комнатками: врача и директора, и кухня. Большую часть второго этажа занимал актовый зал и спальня средней группы, а в боковых крыльях находились старшая и подготовительная группы со своими спальнями.
Маленькому Артёмке здание детского сада казалось огромным, необъятным, непознаваемым. Помещение группы, где большую часть времени находился он вместе с другими детьми, тоже воспринималось им как большое настолько, что в нём было неуютно. Но если не оглядывать его целиком, а разместившись вместе с другими детьми на стульчиках, поставленных в 2 ряда лицом друг к другу, сидеть, разговаривать (негромко), ощущать плечами плечи других детей или боковину шкафа, если сидишь с краю, то может создаться иллюзия небольшого уютного помещения.
Воспитательница объявила, что все должны идти в туалет и добавила, что если кто-то захочет, то должен будет сказать об этом, и если она разрешит, то можно будет туда сходить.
Туалет состоял из двух комнат. В первой было 4 раковины и шкафчики вдоль стенки, на которых были нарисованы картинки. Каждому ребёнку было показано, какая картинка для него, чтобы легче было запомнить свой шкафчик. В нём висело полотенце, и можно было положить зубную щётку и пасту. Вторая комната, собственно и была туалетом. Три унитаза, обложенные кирпичом и плиткой и вмурованные в подиум, возвышающийся над уровнем пола на 2 ступеньки, были отгорожены кирпичными перегородками, также облицованными голубой плиткой. Из перегородок торчали железные скобы, за которые можно было держаться во время приседания над унитазом. Для мальчиков, чтобы они не занимали унитазы и давали спокойно справить нужду девочкам, здесь же стояло чёрное железное ведро.
Мальчишки, толкаясь, окружали ведро и журчали туда, наполняя его общим содержимым. Девочки же в это время тактично выстраивались в 3 очереди к унитазам. Артём, зная свою неспособность точно прицелиться с первого раза, ждал, пока у ведра не будет посетителей, и только после этого справлял свою нужду. Именно поэтому он всегда покидал туалет последним.
После туалета и помытых рук группа села за обед. На второе принесли баклажаны. Артём не знал, что это баклажаны. Мама никогда не готовила их. И он понял, почему. Они были очень нехорошими: невкусная кисло-горькая мякоть и чёрная жёсткая корка, которую невозможно разжевать. Артём силился, заставлял себя, но смог съесть только два маленьких кусочка.
— Я хочу какать! — сказал он воспитательнице, кушавшей то же самое, что и все, но, почему-то с удовольствием на лице, где-то в сторонке.
Удовольствие на лице воспитательницы исчезло. Она бросила гневный взгляд на всю группу, пытаясь понять, кто это такой своевременный.
— Кто это сказал? Подними руку.
Артём поднял.
— Послушай, Артюша, — начала воспитательница, утрированно смягчив тон, но продолжая показывать своё недовольство, — так не нужно говорить. Если ты захотел что-то, то подними руку и скажи: «Можно в туалет?», — и тогда пойдёшь.
Артём запомнил эту формулировку. Он пользовался ей вплоть до 7 лет, пока не пошёл в первый класс. Там его опять переучили:
— Никому не интересно, куда ты идёшь. Нужно говорить: «Можно выйти?».
Туалет, когда в нём не было никого, был совсем другим, не таким враждебным. Артём поднялся по ступенькам, стянул колготки и трусы и присел над белой ямой вмурованного унитаза. Рукой он крепко держался за ржавую скобу, торчавшую из голубого кафеля перегородки. Его пальцы побелели от напряжения. Было страшно поскользнуться или покачнуться и упасть внутрь, в унитаз.
Артём не видел раньше унитазов. Дома туалет был во дворе. Нужно было пройти через весь двор, чтобы попасть в кирпичный домик с тяжёлой не плотно закрывающейся деревянной дверью. Там была глубокая чёрная яма. Мама запрещала Артёмке даже близко подходить к этому домику, когда он играл во дворе, чтобы не свалиться туда. Поэтому дома Тёма ходил на горшок, который мама потом выносила в туалет во двор. И попу ему, трёхлетнему, мама вытирала сама ваткой, чтобы было чисто.
Закончив своё дело, Артём взял кусок газеты, торчавшей из тканевого мешочка, и как-то вытерся ею. Через некоторое время у него начало там болеть. Но сказать об этом он никому не мог. Только дома он пожаловался маме, что у него в попе колет. Она поахала, повздыхала, вытирая ему мокрой ваткой остатки кала, и помазала детским кремом, от которого поначалу начало ещё больше щипать, но потом всё прошло.
Когда Артём вышел из туалета, на столах уже стояли стаканы с компотом. Тарелку с баклажанами убрали, что подняло настроение Тёмы. Он глотнул компот и начал смотреть по сторонам. А в это время воспитательница подошла к портрету, висящему в рамке за стеклом на стене и начала расчёсываться, разглядывая своё отражение в стекле.
— Не нужно расчёсываться перед портретом Ленина! — перекричав чмокающий и хлюпающий шум кушающих детей, произнёс Артём.
Мальчик знал, кто такой Ленин. Виктория Ивановна была членом партии. Имя Ленина часто звучало дома и в разговорах, и по радио. Видя портреты одного и того же человека повсюду, любопытный Тёма интересовался, кто это такой и почему его портреты везде висят. Мама рассказывала ему, и он гордился тем, что его мама принадлежит к партии, которая знает, что надо делать, чтобы людям жилось хорошо.
Однажды у мамы на работе одна женщина сказала:
— Ой какой кудрявый мальчик, как Ленин в детстве. Ты, когда вырастешь, наверное, Ленина заменишь…
— А Брежнева не заменю? — спросил Артём, понимая, что Ленина заменять бесполезно, он ведь давно умер, а Брежнев — это актуально.
Женщина растерялась, не зная, что ответить.
Артёма возмутило не кощунство перед вождём, а то, что это просто непорядок: расчёсываться надо перед зеркалом, для того оно и существует. Но воспитательница поняла его иначе. От услышанной фразы её голова втянулась в плечи, и она быстро отошла от портрета. Походив немного и успокоившись, она подошла к серванту продолжила расчёсываться. Артём понял, что бесполезно учить её порядку — она всё равно не пойдёт искать зеркало.
22 декабря 2011 г.
IV Дядя Лёня
Работая в онкологическом институте, Виктория Ивановна часто помогала знакомым, которые столкнулись с этой страшной болезнью: договаривалась с врачом, подводила и знакомила, просила, чтобы уделили побольше внимания.
У родного брата воспитательницы из детского сада было что-то с почками. Виктория Ивановна помогла ему лечь на операцию в институт, где она работала. Операция прошла успешно, брату дали инвалидность, и он устроился лифтёром в этот же институт. Он был очень благодарен Виктории за помощь, за то, что она всё устраивала, договаривалась. Она пользовалась большим авторитетом на работе, и поэтому ей доверяли, к её словам прислушивались. И если она рекомендовала кого-то, то это дорогого стоило.
Дядя Лёня, так звали брата воспитательницы, стал другом семьи. Он сам часто приходил в гости, приносил какие-то подарки, и Виктория с сыном несколько раз была у них в гостях. Жил он в старом, но хорошем доме с женой и дочерью. Дочь была намного старше Артёма и играла на пианино. Их небольшая квартира была очень уютной и чистой. На стенах висели африканские маски, у дивана стоял торшер, на полу лежал ковёр. Артём считал всё это признаками богатства, ибо у них такого не было. Пока взрослые о чём-то разговаривали, он рассматривал квартиру или, забравшись в угол дивана с ногами, трогал пальцами пушистое покрывало. Уходить домой не хотелось.
Как-то мама сказала Артёму, что дядя Лёня купил машину…
Артём очень любил машины. Но не так, как обычно любят мальчики — играть в машинки. У него, конечно, были машинки, но игра с ними не была для него чем-то особенным. Артём любил настоящие машины. Идя по улице, он не пропускал вниманием ни одну, будь то грузовая или легковая. Он знал, как все они называются, их марки, знал, для чего служит та или иная железка в машине. Ещё не умея читать, выпросил у мамы в магазине «Учебник водителя 3-го класса». Это была книга по устройству грузового автомобиля ЗИЛ. Тёма листал её, рассматривал рисунки: схемы, эскизы деталей в разрезе. Его завораживало всё это. Когда научился читать, прочёл всю эту книгу «от корки до корки». Не известно было, что он понял в ней, но можно было сказать, что она была его настольной книгой.
Так случилось, что среди близких к их семье людей ни у кого не было своей машины. Из соседей ближайшие автовладельцы жили через четыре дома от них. Это было далеко. Возле таких машин можно было крутиться, заглядывать в окна, чтобы посмотреть, какая максимальная цифра на спидометре, но не более. Нельзя было даже попросить посидеть в машине, не говоря уже о том, чтобы покатали.
К соседке со второго этажа раз в год летом в отпуск приезжал на машине сын из Москвы. Он загонял машину во двор и весь месяц она стояла на «территории Артёма». Тёма считал двор своим. Их двор был очень маленьким. Наверное, ещё бы одна машина поместилась, а всё остальное место занимали клумбы с цветами. В их двухэтажном доме было четыре квартиры: две на первом этаже и две — на втором. И он был единственным ребёнком в доме. Конечно, чей же это мог быть двор?
И вот когда сын соседки сверху ставил на целый месяц машину во двор, было понятно, что эта машина теперь под ведомством Артёма. Ему разрешали сидеть внутри, сколько он захочет. Он мог трогать колёса, бампер, фары. Нюхал ещё тёплый мотор, выковыривал маленькие камушки из протектора шин. Это был месяц счастья. Но через месяц сын соседки уезжал, и у Артёма снова не было машины.
А тут вдруг такая новость! Дядя Лёня купил машину! Это значит, что он будет приезжать в гости на машите, а ещё — он сможет покатать! Артём сообщил матери о своих мечтах. Они были очевидны. Мать сказала, что как-нибудь обязательно это случится. Тёма умел ждать. Он не надоедал, но и не давал взрослым забыть о своих обещаниях.
По выходным Вика с сыном ходила в кино. Кинотеатров было вокруг много. Какие-то ближе, какие-то дальше. Они выбирали, какой фильм будут смотреть. В одно из воскресений выбор пал на кинотеатр, в который пешком не дойти, нужно было ехать на троллейбусе.
Приехали, купили билеты, погуляли немного на улице, а потом зашли в фойе, пройдя билетный контроль. До начала сеанса оставалось минут пятнадцать, когда из входной двери, нависая над билетёршей, появился дядя Лёня и начала звать Вику с Артёмом, маша рукой. Это было очень удивительно! Оказалось, что дядя Лёня приехал к ним в гости на машине, чтобы покататься. Соседка сказала, что они ушли в кино, и, как хорошо, что ей рассказали, куда именно они пошли! Вика спросила у Артёма, готов ли он не пойти в кино и покататься с дядей Лёней. Вопрос был лишним.
Тёма сел на переднее сидение.
— Что нужно сделать перед тем, как ехать? — спросил дядя Лёня у Артёма.
Артём понял, что его проверяют.
— Включить левый поворот, — сказал он, уверенный в своих знаниях.
— А ещё?
Артём задумался и не смог ответить.
— Пристегнуться! — подсказал дядя Лёня.
— Точно! — Тёма знал, но забыл.
Это было несколько часов счастья! Дядя Лёня разговаривал не с мамой, а с ним. Спрашивал, знает ли Артём дорожные знаки, детали машины, назначение рычагов управления. Артём с превеликим удовольствием демонстрировал дяде Лёне свои безупречные знания.
Они объехали город вокруг: переезжали реку по мосту, ехали по левому берегу среди лесопосадок, объезжали город с запада по промзоне и уже вечером, когда совсем стемнело, дядя Лёня привёз их к дому. Это было очень хорошо, что стемнело, потому что часть пути было пройдено при свете фар, что являлось особенным бонусом в поездке. Дядя Лёня по дороге рассказывал про свою дачу, на которую приглашал и Викторию с сыном. Естественно, эта поездка была бы снова на его машине, и Артём стал допытываться, когда это случиться. Взрослые поговорили, и было объявлено, что это произойдёт через неделю, в следующее воскресенье. В первой половине дня дядя Лёня обещал за ними заехать.
Всю неделю Тёма ждал выходных. Это ожидание было не томительным, а сладким. Всё случится, всё обязательно случится, и он знал, когда.
В воскресенье утром, позавтракав, Артём стал одеваться.
— Ты куда? — спросила мать.
— Сейчас дядя Лёня приедет, а мы не одеты. Надо быстрее.
Мать не смогла его отговорить. Аргумент «успеем одеться» не имел силы.
— Я пошёл на улицу, буду там его встречать.
Тёма вышел на улицу и отправился на угол. Он знал, с какой стороны приедет зелёная Жигули дяди Лёни. Иногда в конце улицы появлялось что-то зелёное, и у Артёма перехватывало дыхание. Но машина либо сворачивала раньше, либо проезжала мимо.
Вышла погулять соседская девочка, с которой Артём дружил. Они всегда играли вместе. Она позвала его играть. Артём отказался. Он рассказал ей, о поездке, которая была неделю назад и о том, куда они сегодня поедут, когда вот-вот подъедет машина дяди Лёни. Девочка порадовалась за Артёма, постояла вместе с ним немного, вглядываясь в даль, а потом пошла к себе во двор играть во что-то.
Мать вышла на улицу. Она была в халате, не одетая, не готовая к поездке. Подойдя к Артёму, она предложила ему зайти пообедать. Он сначала не хотел, но она убедила его, что если машина приедет, то всё равно они никуда не поедут, пока он не поест.
Пообедав, Артём опять вышел на угол. На душе было тяжело. Очень тяжело. Он не мог поверить, что дядя Лёня не приедет. Он же обещал! Ещё было не очень поздно, ещё можно было бы приехать, ещё можно было бы спасти… Спасти веру, спасти надежду, спасти мечту…
Когда стало темнеть, когда встречные машины уже ехали с включёнными фарами и нельзя было определить цвет, Артём пришёл домой. Он сначала долго молчал. Мать не трогала его, не пыталась заговорить с ним или успокоить. Она сама в этот день отложила все свои дела и не могла ничем заняться, ожидая гостя. Через какое-то время Артём разревелся. И стало легче. Сразу как будто вышел вон из этой ситуации, как будто не с тобой всё случилось.
Дядя Лёня больше никогда к ним не приезжал. Наверное, мать сказала ему, как Тёма перенёс тот случай. Возможно даже ему было стыдно, но не каждый человек может найти в себе силы посмотреть в глаза тому, кого обидел. Гораздо проще исчезнуть навсегда.
24 апреля 2017 г.
