Детский сад. II
Весть о том, что началась война, Виктория Ивановна, а точнее, семнадцатилетняя Вика услышала сидя на чердаке своего дома. На следующий день, в понедельник, она должна была сдавать последний выпускной экзамен. И чтобы никто не мешал ей готовиться, она забралась туда, где никто её не найдёт.
Планов на будущее было много, но им не суждено было сбыться. Окончив школу, Вика пошла работать. Вся работа тогда так или иначе была связана с фронтом. В их райцентре была организована танковая школа, и Вика устроилась туда учётчицей.
В танковой школе Вика познакомилась с парнем из Украины — Васей. Пока Вася учился, они не расставались, но прошло время обучения, и его отправляли на фронт. Вика к тому времени уже любила его. Она была готова идти за ним хоть на край света…
…И пошла. Сначала на курсы телеграфистов-морзистов, а потом на Второй Белорусский фронт. В том году ей было 19.
Не часто она видела Васю. Случаев, чтобы они оставались наедине, вообще не было. Зато приходилось видеться издали. И это было лучше, чем сидеть в своей деревне во Владимирской области, за тысячи километров от любимого и не знать, как он, что с ним.
Вика ещё до отправки на фронт понимала, что война — это не романтическое путешествие с любимым. Работая в танковой школе, она поняла, что победа — дело не только военных, мужчин, а всех людей, а значит, и её. Но попав в действующую армию, она почувствовала всю тяжесть положения, в котором оказалась. Никто не считался, что она девушка, что ей ещё нет двадцати. И она понимала это и никогда не жалела о своём поступке.
Вика не была на передовой. Их штабная рота находилась в нескольких километрах в тылу. Но тяжесть и страх войны она испытала на себе.
Однажды ночью была сильная бомбёжка. Вика в землянке при свете коптилки (расплющенной гильзы от мелкокалиберной пушки, в которую была налита солярка и вставлен фитиль) сидела и передавала точками и тире донесение. На другом конце провода в штабе дивизии командиры ждали это донесение, а Вика никак не могла справиться с задачей. Азбуку Морзе она знала отлично, но снаряды рвались так близко, что от каждого взрыва её рука переставала слушаться и хаотично дрожала, передавая в штаб дивизии случайный поток знаков. Тут же, брав себя в руки, она посылала код ошибки и начинала передавать снова. Но от нового взрыва она опять вздрагивала и всё повторялось. По параллельной линии ей слали ругательства, думая, что командир поставил на такую ответственную линию неопытного солдата. Но когда узнали, что молодая девушка старается держать себя в руках под беспощадной бомбёжкой, смягчились и даже подбадривали, жалели.
Бомбёжка не прекращалась до утра. А утром, когда Вика вышла вдохнуть свежего воздуха, от представшей перед ней картины её ноги стали ватными. Всё поле, сколько видел глаз, было перерыто воронками от взрывов. А прямо перед входом в землянку торчала воткнутая в землю неразорвавшаяся бомба. На бомбе Вика увидела надпись: «Мы с вами! Немецкие антифашисты». Если б не этот человек, работающий на немецком заводе и не начинивший эту бомбу взрывчатым веществом, от землянки, в которой всю ночь работала над ключом Вика, осталась бы такая же воронка, каких было полно вокруг.
Вика выжила. А вот Васю война не пощадила. Долго Вика не видела любимого, спрашивала о нём, а потом ей сказали, что его танк сгорел. Как Вася вылезал из танка, никто не видел, но и трупа тоже не нашли. Вика какое-то время надеялась, что он спасся, но она и сама понимала, что это невозможно. Вместе с Васей обгорело в этом танке на этой войне и её сердце.
Победа застала Викторию за несколько сотен километров до Берлина. Задолго до этого войска Рокосовского — командующего Вторым Белорусским — были остановлены, чтобы вперёд мог пройти Жуков. Но Война для Вики не закончилась в мае. Их части повернули на север и до сентября они находились в Дании на острове Борнхольм.
После войны надо было как-то устраиваться. Мастерство морзиста было уже не так востребовано, как на фронте, и Вика пошла учиться на фармацевта. В 27 лет она окончила фармацевтическую школу и по распределению была направлена на юг, в Ростов-на-Дону. Вещей собрали не много, погрузили в грузовик, который вёз что-то в Ростов, и Вика отправилась туда, где пройдёт вся её оставшаяся жизнь.
Аптекоуправление приняло молодую сотрудницу на работу, предоставив не только рабочее место с окладом, но и жильё.
Среди частных одноэтажных домов стояло двухэтажное здание с тремя окнами на первом этаже и четырьмя на втором. До революции в этом доме была сенная лавка. На первом этаже торговали сеном, а на втором — жил сам лавочник со своей семьёй. Он заезжал под арку дома и сваливал сено на бок в лавку. После революции лавочника выгнали, а дом отдали в аптечное ведомство, которое, в свою очередь, заселило туда своих работников. Второй этаж, так как он был больше по площади, поделили на 2 квартиры, одну побольше, а другую поменьше. А первый этаж долгое время считали не совсем пригодным для жизни. Туда пустили цыганскую семью (им было всё равно, где жить). Но вот приехала Вика, и её надо было тоже куда-то поселить. К тому времени цыганская семья поредела: осталась пожилая мать со взрослым сыном. Их отгородили перегородкой, и туда же, на первый этаж пустили жить Вику. Это называлось «квартира с частичными удобствами»: была холодная вода. Топилось помещение углём, туалет был во дворе. Тем не менее, Вика считала, что у неё хоромы: сначала длинный и узкий коридор, в котором была раковина и прихожая, потом почти квадратная комната — зал, а из неё выход в маленькую узкую комнату — спальню. Цыганская семья занимала одну комнату, окно из которой выходило во двор. К тому времени сын уже женился и съехал к жене, а стареющая и горбящаяся мать осталась жить в оставленной ей аптекоуправлением коморке.
Зимой Вика топила комнату углём, на этой же печке и готовила. Летом приходилось жечь дорогое электричество — готовить на электроплите. Но скоро сосед сверху — Борис — принёс с работы старую газовую плиту, установил Вике, и та стала покупать газ в баллонах — готовить стало легче.
С личной жизнью у Вики не ладилось. То ли требовательна была слишком, то ли Васю не могла забыть — никого близко к себе не подпускала. До сорока лет она так и прожила одна. Девчонки-подружки всё пытались познакомить её с кем-нибудь, но Вике «кто-нибудь» был не нужен. Около сорока лет она вдруг почувствовала, что ей нужен ребёнок. Это чувство стало постепенно изменять её сознание, влиять на поведение. И она сдалась: в аптекоуправление приходил весёлый щёголь Александр — фотограф. Когда он приходил, начиналась суматоха. Он умел уговорить фотографироваться любого. Шутками, иногда немного скабрезными, он вызывал улыбку даже у самых хмурых. На фотографиях, сделанных им, все всегда выглядели счастливыми. Поддавшись натиску подруг, Вика начала встречаться с Александром.
Александр был младше Вики на 3 года. Когда началась война, он был ребёнком. Чудом спрятавшись в Таганрогских подвалах от отправки в Германию с остальными детьми, он прожил военные годы прячась и выискивая себе пропитание. Иногда приходилось заискивать перед оккупантами, выпрашивать у них еду. У Александра был хороший голос, и он пел немецким солдатам песни, за что те бросали ему хлеб и сало. Жизнь научила его быть гибким, хитрым, всем нравиться, всем угождать. Это помогло ему выжить во время войны, но очень мешало после. Он подворовывал, если видел, что что-то «плохо лежит», врал даже там, где не было в этом никакой необходимости, забывал, кому что соврал, но всегда выкручивался. Любимым его выражением было: «Послушное теля двух маток сосёт».
Виктории Ивановне, к тому времени уже члену Партии, не нравился такой характер Александра. Она говорила ему:
— Александр, выпрямись! Что ты сутулишься? Почему смотришь на людей как будто снизу и сбоку?
И он выпрямлялся. Он любил её, слушался и старался исправляться. Его осанка стала ровной, взгляд был уже не снизу вверх. Он даже стал казаться выше. Но это всё было лишь внешне. Внутренне он оставался тем же: привычка была сильнее.
Они поженились. Александр переехал жить к Вике. Он уже был женат раньше и имел сына. Но был в разводе. Своего жилья у него не было. Фотография была его хобби. Хоть она и давала какой-то заработок, но его бы не хватило на то, чтобы содержать семью. Александр пошёл работать монтёром в горгаз. Чинил и настраивал газовое оборудование. Делал он это не всегда честно: у одного снимал детали — другому ставил и брал за это дополнительную плату. Ставил детали, купленные с рук у перекупщиков, а брал деньги, как за новые. Каждый раз, когда Вика узнавала это, сильно ругала его. Они ссорились но всё же жили вместе.
Виктории Ивановне было 43 года, когда у них родился сын Артём. Роды были первые и поздние, поэтому тяжёлые. Вика долго не могла прийти в себя после родов, и через несколько месяцев у неё отнялись ноги. Александр, видя, что всё хозяйство, а главное — уход за больной женой и маленьким ребёнком ляжет теперь на его плечи, принёс с работы путёвку в санаторий и, помахав ею перед лицом жены и сказав, что она «горящая», забрал все деньги из дома и укатил на курорт. Вика ползала от плиты к детской кроватке, поднималась на руках, кое-как становилась на непослушные ноги и очень боялась упасть с Артёмкой на руках. Помогали соседи.
И это испытание Вика вынесла. А с Александром она развелась. Алименты Александр не платил, так как уволился с работы. Большие деньги ему теперь не были нужны, а на собственную жизнь хватало неофициального заработка частного фотографа. А чтобы его не упрекали в том, что он не помогает сыну, он принёс однажды достаточно крупную сумму Вике и взял с неё расписку, что она удовлетворена этим и не претендует на алименты.
Обида на Александра была настолько сильна, что она поначалу даже на порог не пускала его, когда тот приходил повидаться с сыном. Потом, правда, начала пускать: хочешь общаться с сыном — приходи и общайся, уделяй ему внимание. Но все визиты его заканчивались руганью. Александр то ли оправдывался, то ли просил прощения, а Вика никак не могла ему простить. А Артёмка в это время ползал по полу и привязывал отца за ногу к ножке стула, чтобы не уходил.
В какой-то момент они из-за чего-то сильно поругались и мать сказала Артёму, чтобы тот не пускал отца.
— Если придёт и меня дома не будет, не открывай, скажи, что ключа нет.
Так Артём и делал, хотя не понимал, что в этом было плохого, чтобы пустить отца. Она объясняла, что отец лодырь. И что когда Артём вырастет, отец «сядет ему на шею», и сыну придётся его содержать.
Однажды они с матерью поехали в Таганрог гулять: посмотреть море, набережную, памятники, музеи. Артёму тогда было лет 7. И вот, нагулявшись, шли они по улице, упирающейся в старый вокзал. Скоро электричка, на которой они планировали вернуться домой. Вдруг сзади они услышали голос:
— Вика! Вика!
Мать оглянулась. Это был Александр. Он ехал на трамвае и увидел их, идущих по тротуару. Выскочив на остановке, он начал кричать и махать руками, а затем побежал к ним. Вика схватила сына за руку, и они побежали, но не навстречу его отцу, а от него. Артём оглядывался. он видел, что отец сначала бежал за ними, а потом остановился и смотрел им вслед.
Потом, когда через несколько месяцев он пришёл к ним в гости и Вика была дома, они говорили об этом случае. Вика сказала, что они опаздывали на электричку, но Артём знал, что она просто не хотела его видеть. Знал это, но не понимал почему. Но ему и не надо было понимать. Он любил мать и принимал все её решения. Раз она так делает, значит так надо, значит так лучше.
