Детский сад. I
Мальчик стоял, держась за руку мамы. Он лишь изредка погладывал на тётю, с которой разговаривала мама. Его внимание больше привлекали машины, проносившиеся мимо по дороге, да троллейбусы, иногда подкатывавшие к остановке и со звуком, похожим на то, как он умеет громко подбирать слюни, открывавшие и закрывавшие двери. Тётю, беседующую с мамой, он знал. Не так, чтобы знал, как её зовут. Просто видел её часто с мамой, поэтому не рассматривал её долго.
Мама разговаривала долго. Она всегда разговаривала долго. Артёму это не нравилось. Он почти всегда показывал своё недовольство, но, как ему казалось, это никогда не помогало. Мама заканчивала свои разговоры с другими людьми как раз тогда, когда Тёма уже переставал выказывать недовольство, и находил себе занятие, которое бы ему нравилось, и ожидание мамы, болтающей с кем-то, не казалось бы таким мучительным.
Вот и сейчас, как только он начал передразнивать троллейбусы, шумно подбирая слюни, мама попрощалась с тётей и они пошли. Но пошли не домой. Они завернули за угол, прошли немного и перешагнули порожек железных зелёных ворот. Дальше был длинный проход между домами. Это было похоже на улицу без тротуаров, которая начиналась (или заканчивалась) зелёными воротами с калиткой. По одной стороне этой улицы был забор, за которым через большие щели был виден внутренний двор чьего-то дома. Но калитки в этом заборе не было. По другую сторону улицы была высокая глухая стена старого кирпичного дома. Вдоль забора и стены росли жиденькие кустики. Их не сажали специально, но и не вырубали.
Улица была длинная… или не длинная. С чем можно было сравнить её длину? Если бы Тёма побежал по ней, то он бы смог хорошо разогнаться и даже капельку устать, но только капельку. А вот если бы пробежать от ворот до поворота, которым заканчивается улица, а потом тут же повернуть назад и бежать обратно к воротам, то, возможно, и не добежал бы, остановился, перешёл бы на шаг.
Поворот… А вот за ним открывалась совсем другая картина. Там был большой двор. По обе стороны от дороги были деревья, кусты, а за кустами какие-то деревянные строения, железные качели, скамейки, песочницы. Дорога же спускалась немного вниз и перед большим двухэтажным жёлтым домом поворачивала налево. Мать с сыном зашли в этот дом.
Когда Артём впервые попал в детский сад, он, конечно, ничего этого даже не заметил и не запомнил. Своё первое посещение садика на всю оставшуюся жизнь запомнилось ему лишь одним событием, и именно о нём он рассказал маме, когда она спросила его, понравилось ли ему в садике.
— Нет, — решительно ответил он.
Когда он очутился на прогулке… Именно очутился, потому что всё, что происходило с ним с момента, как мама перестала разговаривать с тётей на улице, до этого события, просто плыло у него перед глазами. Его куда-то водили, раздевали, одевали, сажали, поднимали, говорили, что делать, куда идти. Всё вокруг было настолько новым и необычным, что запомнить это не представлялось возможным. Но потом Артём очутился на прогулке. Это означало, что его оставили в покое, его предоставили самому себе. Он понимал, что далеко он не уйдёт: за ним наблюдали, да и не знал он, куда тут можно идти. И он начал просто ходить, осматривая окрестности.
И вдруг две большие девочки… Они действительно были очень большие. Конечно, не больше, чем мама или другие взрослые. Но маме он доверял, да и взрослые тоже не делали ему ничего плохого. А тут он почувствовал какую-то опасность. Вообще, нельзя было сказать, что Артём раньше никогда не общался с детьми. Конечно же общался. Просто он этого не помнил. Он вообще не думал, что нужно что-то запоминать. Он ничего никогда не запоминал до сегодняшнего дня. А тут жизнь поставила перед ситуацией, бросила в неизвестную среду, которая, как выяснилось, оказалась враждебной, и память заработала. Её просто включили две большие девочки. Включили грубо и беспощадно. Они стали первым воспоминанием в жизни Артёма, которое он запомнил на всю жизнь.
Две большие девочки перегородили ему дорогу. У них в руках было по большому железному обручу. Они что-то говорили, смеялись и не давали Артёму пройти. Он попытался обойти их, но они не дали ему это сделать, шагнув в ту сторону, куда и он. Он повернулся и решил идти в обратном направлении. Тогда они оббежали вокруг него и выставили вперёд кольца, сделав перед мальчиком забор.
Это продолжалось до тех пор, пока Тёма не заплакал. Наверное, его плач был услышан теми, кто за ними наблюдал — взрослыми, потому что девочки отстали. Но он ходил по «участку» (так называлась территория, по которой можно гулять) и периодически поглядывал на этих больших девочек, потому что чувствовал исходящую от них опасность.
Мама, выслушав жалобу на больших девочек с обручами, пожалела сына, но ничего больше не сказала. Она не знала, что в таких случаях нужно говорить: нужно ли рассказать ему, как быть в подобных ситуациях, или же нужно поругать этих девочек, сказав: «Какие нехорошие девочки!», или может что-то ещё. И Артём понял, что мама уже не может ничего сделать с тем, что будет происходить с ним в этом садике. И он также понял, что этот садик он любить не будет.
Выяснив у мамы, что миновать его не получится, что придётся ходить в него 4 года, после чего Артём пойдёт в школу, он сразу заранее полюбил школу и начал её ждать.
«Тётя», с которой мама разговаривала на улице, была её сотрудница а впоследствии — заведующая. Мама Артёма, Виктория Ивановна, работала фармацевтом в аптеке. Её же сотрудница только что забрала своего сына из этого садика и начала оформлять его в школу. Они стояли на улице и разговаривали. Галина Вениаминовна рассказывала матери Артёма о том, на каких условиях смогут взять её сына в этот садик. А садик был достаточно привлекательным: он был санаторным. А это значило многое: во-первых, в нём можно было оставлять ребёнка на ночь. Детей приводили в понедельник утром, а забирали в субботу в обед. Виктория, конечно, не собиралась оставлять Тёму ночевать, но забирать поздно, когда закончишь не только основную, но и дополнительную работу — это было удобно. Во-вторых, там детям обещали уделять особое внимание — усиленный медицинский уход. Дети в этот садик попадали больные, ослабленные, и в нём должно было быть всё для того, чтобы этих детей поддерживать. Тёма так и не ходил в ясли. Пару раз Вика пыталась его туда устроить, но он сразу заболевал. Эти болезни как-то пошатнули его здоровье. Он легко простужался: достаточно было лёгкого ветерка при не застёгнутой верхней пуговице или не завязанной шапке, как насморк был обеспечен. Сопли практически не проходили. Поэтому такой садик был очень кстати. И, в-третьих, что, наверное, было самым главным аргументом, — садик был бесплатным.
Условием, позволяющим Виктории Ивановне устроить своего сына Артёма в этот особенный садик, было то, что она должна была доставать редкие лекарства для сотрудников детского сада. Раньше это делала для них Галина Вениаминовна, а теперь покидая сад, она привела себе замену — нового поставщика дефицитных лекарств. Она заверяла Вику, что сама будет помогать ей находить нужные лекарства, если та не сможет. У Вики не было выбора.
