День рождения сайта

Yakushev писал(а):Сегодня, 29 сентября исполняется 7 лет с тех пор, как я выложил первую версию своего сайта в интернет.

Детство кончилось!..

О трех превращениях

Три превращения духа называю я вам: как дух становится
верблюдом, львом верблюд и, наконец, ребенком становится лев.
Много трудного существует для духа, для духа сильного и
выносливого, который способен к глубокому почитанию: ко всему
тяжелому и самому трудному стремится сила его.
Что есть тяжесть? -- вопрошает выносливый дух, становится,
как верблюд, на колени и хочет, чтобы хорошенько навьючили его.
Что есть трудное? -- так вопрошает выносливый дух;
скажите, герои, чтобы взял я это на себя и радовался силе
своей.
Не значит ли это: унизиться, чтобы заставить страдать свое
высокомерие? Заставить блистать свое безумие, чтобы осмеять
свою мудрость?
Или это значит: бежать от нашего дела, когда оно празднует
свою победу? Подняться на высокие горы, чтобы искусить
искусителя?
Или это значит: питаться желудями и травой познания и ради
истины терпеть голод души?
Или это значит: больным быть и отослать утешителей и
заключить дружбу с глухими, которые никогда не слышат, чего ты
хочешь?
Или это значит: опуститься в грязную воду, если это вода
истины, и не гнать от себя холодных лягушек и теплых жаб?
Или это значит: тех любить, кто нас презирает, и
простирать руку привидению, когда оно собирается пугать нас?
Все самое трудное берет на себя выносливый дух: подобно
навьюченному верблюду, который спешит в пустыню, спешит и он в
свою пустыню.
Но в самой уединенной пустыне совершается второе
превращение: здесь львом становится дух, свободу хочет он себе
добыть и господином быть в своей собственной пустыне.
Своего последнего господина ищет он себе здесь: врагом
хочет он стать ему, и своему последнему богу, ради победы он
хочет бороться с великим драконом.
Кто же этот великий дракон, которого дух не хочет более
называть господином и богом? "Ты должен" называется великий
дракон. Но дух льва говорит "я хочу".
Чешуйчатый зверь "ты должен", искрясь золотыми искрами,
лежит ему на дороге, и на каждой чешуе его блестит, как золото,
"ты должен!".
Тысячелетние ценности блестят на этих чешуях, и так
говорит сильнейший из всех драконов: "Ценности всех вещей
блестят на мне".
"Все ценности уже созданы, и каждая созданная ценность --
это я. Поистине, "я хочу" не должно более существовать!" Так
говорит дракон.
Братья мои, к чему нужен лев в человеческом духе? Чему не
удовлетворяет вьючный зверь, воздержный и почтительный?
Создавать новые ценности -- этого не может еще лев; но
создать себе свободу для нового созидания -- это может сила
льва.
Завоевать себе свободу и священное Нет даже перед долгом
-- для этого, братья мои, нужно стать львом.
Завоевать себе право для новых ценностей -- это самое
страшное завоевание для духа выносливого и почтительного.
Поистине, оно кажется ему грабежом и делом хищного зверя.
Как свою святыню, любил он когда-то "ты должен"; теперь
ему надо видеть даже в этой святыне произвол и мечту, чтобы
добыть себе свободу от любви своей: нужно стать львом для этой
добычи.
Но скажите, братья мои, что может сделать ребенок, чего не
мог бы даже лев? Почему хищный лев должен стать еще ребенком?
Дитя есть невинность и забвение, новое начинание, игра,
самокатящееся колесо, начальное движение, святое слово
утверждения.
Да, для игры созидания, братья мои, нужно святое слово
утверждения: своей воли хочет теперь дух, свой
мир находит потерявший мир.
Три превращения духа назвал я вам: как дух стал верблюдом,
львом верблюд и, наконец, лев ребенком. --
Так говорил Заратустра. В тот раз остановился он в городе,
названном: Пестрая корова.

О чтении и письме

Из всего написанного люблю я только то, что пишется своей
кровью. Пиши кровью -- и ты узнаешь, что кровь есть дух.
Нелегко понять чужую кровь: я ненавижу читающих
бездельников.
Кто знает читателя, тот ничего не делает для читателя. Еще
одно столетие читателей -- и дух сам будет смердеть.
То, что каждый имеет право учиться читать, портит надолго
не только писание, но и мысль.
Некогда дух был Богом, потом стал человеком, а ныне
становится он даже чернью.
Кто пишет кровью и притчами, тот хочет, чтобы его не
читали, а заучивали наизусть.
В горах кратчайший путь -- с вершины на вершину; но для
этого надо иметь длинные ноги. Притчи должны быть вершинами: и
те, к кому говорят они, -- большими и рослыми.
Воздух разреженный и чистый, опасность близкая и дух,
полный радостной злобы, -- все это хорошо идет одно к другому.
Я хочу, чтобы вокруг меня были кобольды, ибо мужествен я.
Мужество гонит призраки, само создает себе кобольдов --
мужество хочет смеяться.
Я не чувствую больше вместе с вами: эта туча, что я вижу
под собой, эта чернота и тяжесть, над которыми я смеюсь, --
такова ваша грозовая туча.
Вы смотрите вверх, когда вы стремитесь подняться. А я
смотрю вниз, ибо я поднялся.
Кто из вас может одновременно смеяться и быть высоко?
Кто поднимается на высочайшие горы, тот смеется над всякой
трагедией сцены и жизни.
Беззаботными, насмешливыми, сильными -- такими хочет
нас мудрость: она -- женщина и любит всегда только
воина.
Вы говорите мне: "жизнь тяжело нести". Но к чему была бы
вам ваша гордость поутру и ваша покорность вечером?
Жизнь тяжело нести; но не притворяйтесь же такими нежными!
Мы все прекрасные вьючные ослы и ослицы.
Что у нас общего с розовой почкой, которая дрожит, ибо
капля росы лежит у нее на теле?
Правда, мы любим жизнь, но не потому, что к жизни, а
потому, что к любви мы привыкли.
В любви всегда есть немного безумия. Но и в безумии всегда
есть немного разума.
И даже мне, расположенному к жизни, кажется, что мотыльки
и мыльные пузыри и те, кто похож на них среди людей, больше
всех знают о счастье.
Зреть, как порхают они, эти легкие вздорные ломкие бойкие
душеньки -- вот что пьянит Заратустру до песен и слез.
Я бы поверил только в такого Бога, который умел бы
танцевать.
И когда я увидел своего демона, я нашел его серьезным,
веским, глубоким и торжественным: это был дух тяжести,
благодаря ему все вещи падают на землю.
Убивают не гневом, а смехом. Вставайте, помогите нам убить
дух тяжести!
Я научился ходить; с тех пор я позволяю себе бегать. Я
научился летать; с тех пор я не жду толчка, чтобы сдвинуться с
места.
Теперь я легок, теперь я летаю, теперь я вижу себя под
собой, теперь Бог танцует во мне.
Так говорил Заратустра.